воскресенье, 06 декабря 2009
Взгляд второй
Семья Незамысловых
или
Стиль жизни настоящих безумцев
перечитывать *ну, или не перечитывать)*
Каретников сидел за столом, с трудом поддерживая рукой отяжелевшую голову. Занятие закончилось, три часа безумия позади. Наконец-то выключили музыку – все-таки прослушать альбом «Ein und Zwanzig» два раза подряд - это перебор даже для его крепких нервов. Ученики собирались домой не спеша. Им почему-то очень нравилось задерживаться здесь, и они находили для этого любой повод. Каретников вынужден был терпеливо ждать, когда они закончат собирать вещи, мыть кисти и палитры, одеваться, рассматривать бутылки и утюги на стеллажах…
В тот день Рори в первый раз пришла с заколкой-«крабиком», и ее жесткие волосы смешно топорщились, образуя на макушке подобие ирокеза. В нормальном обществе никто бы не обратил на это внимания, но в этом классе – другие законы. Эгле долго смотрела на свою подругу, а потом неожиданно попросила:
- Рори! Скажи «Komm in mein Boot! »
- Зачем? – в недоумении пробормотала Рори.
- Ну просто скажи!
- Сначала скажи – зачем!
Эгле загадочно улыбнулась.
- Нуууу… Ты так на Тиля похожа… ну, вокалиста… У тебя почти такая же прическа.
- Э? – Рори часто заморгала и отступила назад.
- Ты что, не знаешь этой песни? – изумилась Эгле - и тут же – для наглядности – запела: - Ko-omm in mein Boo-oot…
Замешательство Рори вполне можно было понять: вокалист «Ein und Zwanzig» был почти лыс (точнее, лысым был только его череп), зато на макушке у него был ирокез, делавший его голову похожей на ананас. Кроме ананаса у стареющего немецкого рокера не было ничего общего с девочкой в розовой ветровке с кистью, торчащей из кармана.
Рори решительно не знала, что делать, но подруга была неумолима.
- Ну давай! Что такого-то?
- Ладно, ладно! – раздраженно согласилась Рори и формально и без выражения, почти сквозь зубы сказала: - Komm in mein Boot.
Эгле долго прыгала от счастья. А Рори твердо решила больше не делать провокационных причесок.
Каретников смотрел на них с чувством обреченности: уж он-то знал, что завтра снова будет «крабик», и снова будет «Komm in mein Boot», и у Эгле опять случится приступ безумия, и Рори опять его поддержит, и цепная реакция заденет каждого… От этого не уйти, думал Каретников. Это – его судьба.
Фрей
Я был близок к цели, как никогда! Трое самых настоящих бессердечных! Да еще с толпой знакомых, с которыми я тоже, возможно, встречусь! Да еще с загадочной историей! И у меня будет куча времени, чтобы разузнать о них все, что только можно!.. О такой удаче можно было только мечтать. Удивительно, но они подвернулись мне именно тогда, когда я уже практически потерял надежду. Странники уже смеялись надо мной, делали ставки на то, как скоро я свихнусь, возьму бубен и уеду в Сибирь убивать и воровать… Но теперь мы еще посмотрим, кто будет смеяться последним. Новая легенда у меня в руках!..
Сколько себя помню – тема бессердечных всегда завораживала меня. О них ходили самые неправдоподобные слухи: тут тебе истории и о зомби, которые не живут, а существуют, как растения, и о жестоких машинах для убийств, не знающих морали, и даже о новом этапе эволюции человеческого вида, существах, во всем превосходящих людей и в силу своего совершенства свободных от бремени чувств… Их считали и бессмертными, и обладателями сверхъестественных способностей, а то и вовсе носителями вселенского знания. Я собирал легенды везде, где только мог. Для настоящего исследования мне теперь требовался только настоящий бессердечный: изучив его, я смогу понять, откуда берут корни все эти мифы. И теперь, наконец-то, последний материал найден! Такого шанса больше не будет!
Смущает меня во всем этом предприятии одна-единственная вещь. И не просто смущает, а откровенно пугает… Это взгляд Незамысловой. С трудом верится, что она – настоящая бессердечная. Иллюзии мои стремительно рушились. В этих глазах просто маниакальная жажда, странным образом перемешенная с задумчивостью и тревогой. Я видел десятки, сотни женщин, которые меня откровенно хотели, но эта явно отличалась от них. Ее разум не был затуманен: она была как маньяк, увидевший потенциальную жертву – уже просчитывала свои действия вплоть до закапывания моего трупа. Ее предложение стать моделью было не то, что бы предсказуемым… просто я ожидал чего угодно.
Но финансы у меня в который раз поют романсы, и ничего другого мне просто не остается: исследования фольклора съедают слишком много денег, чтобы отказываться от работы. А если я поведу всех троих – Незамыслова все равно будет рядом, и я все равно никуда не сбегу. С таким же успехом можно ходить по городу под зонтиком от кирпичей. Да и как я смогу работать, не находясь в непосредственной близости от предмета исследования?.. К тому же, я не в том положении, чтобы разбрасываться такими выгодными предложениями. Что ни говори, а эти трое правы: обмен равноценен, и я решил положиться на удачу, которая раньше мне, вроде бы, ни с кем не изменяла.
Когда я согласился, Незамыслова на секунду удовлетворенно улыбнулась, а потом снова замолчала – взгляд ее был все таким же цепким, но теперь в нем больше не читалось эмоций. Танненбаум и Иеронимас не обратили на этот ее выпад никакого внимания. Привыкли? Или что-то знают? Загадка на загадке. Я уже ощущал знакомый вкус легенды… Так или иначе, теперь было поздно думать о мелочах – пора было переключаться на задание. А оно тоже было странным: искать человека, который передвигается в кривом пространстве, как заправский Странник, но при этом все равно периодически позволяет себя поймать? А затем снова с легкостью исчезает? В мою логику это определенно не вписывается.
- Это не он такой, это мы такие, - пояснила Эгле. – Каждый из учеников, как только покидал лаборатории НИИ в рамках программы адаптации, первым делом пытался найти Учителя. Кто устроился получше – те сочли охоту нерентабельной, но некоторые до сих пор продолжают гоняться за ним, перебиваясь случайными заработками. Их преимущество по сравнению с нами только в том, что они попадали в другие города, где проще найти проводника, а мы застряли в Поживецке из-за профессий родителей. В общем, уже до нас собрана неплохая база, и мы на Вас рассчитываем, - она выразительно указала на карту, что уже лежала передо мной.
На карте был полный сумбур. Соединены были такие точки, что мне стало не по себе: человек двигался без цели и направления… или просто убегал. Временные промежутки тоже были неправдоподобными: он тратил месяцы на короткие (если двигаться по кривой, конечно) дистанции и за считанные дни преодолевал невероятные расстояния. Закономерностей, характерных для волн Кривизны, тоже не было видно, а если и проскальзывало что-то знакомое – то быстро сменялось совершенно другими направлениями. Я вопросительно взглянул на Танненбаум, но она даже бровью не повела – все тоже улыбающееся лицо.
Я смотрел на нее и никак не мог понять, что в ней не так. Потом сообразил – это ее улыбка. Она была не то, чтобы официальной или натянутой, но меня не покидало ощущение, что это лицо служит исключительно для заключения сделки. И оно отчаянно не сочеталось с ее футболкой, испещренной ругательствами на всех языках мира, и тяжеловесной сумкой в цепях, которые взрослые люди обычно не носят. Глаза у этой девушки тоже острые, внимательные, но без какого-то конкретного выражения. Она видела все, но мне почему-то казалось, что чего-то она не может разглядеть, и ищет это что-то… у меня на лице. Причем периодически косясь на Незамыслову (которую я уже окрестил про себя моим Ужасом). В общем, она тоже была странной – пугающей, но от этого не менее интересной.
- У вас тут точная информация? – наконец спросил я.
- Вполне, - ответила она. – Мы за нее все-таки платили: ни у кого не было причин врать.
Этот ответ окончательно завел меня в тупик.
- С этим придется долго работать, чтобы просчитать его направление, - признался я.
- Ничего страшного, мы не спешим, - в один голос заверили бессердечные.
- Но у меня нет денег на гостиницу…
- Авансов не даю, - сухо сообщила Незамыслова.
Черт возьми, как же противно от мысли, что она – мой единственный источник денег!.. И что теперь делать?
- Но, в общем-то, можете остановиться у меня, - все так же спокойно продолжила девушка. – Проблем возникнуть не должно.
Казалось бы – мне предлагают помощь. Но как не хочется ее принимать! Безучастный голос, ощущение тяжелого взгляда настолько пугают, что даже говорить трудно.
- Спасибо, конечно, но это будет лишнее беспокойство, - попытался выкрутиться я.
- Господин Странник, Вы только что просили аванс, - напомнила Незамыслова.
На это мне возразить было нечего – просчитался. Мне не хотелось встречаться с ней взглядом, но природная воспитанность все-таки заставила меня посмотреть на нее. Боже, как же меня раздражает ее вид! Этот пристальный взгляд сквозь старомодные прямоугольные очки, странная манера держать кофейную чашку снизу, поставив на ладонь, бандана, спущенная на шею в виде шарфа, волосы, заколотые «крабиком» и торчащие из-за макушки во все стороны (ей что, уже за пятьдесят? Или еще нет пятнадцати?), и – ужаснейшая вещь – красно-зеленая гавайка, последний штрих в образе потрепанного сумасшедшего ученого (или просто сумасшедшего). Ну не должны быть бессердечные такими! Где обещанная интеллигентность, сдержанность и идеально каменное лицо? Или полная отрешенность? Или хотя бы что-то, выдающее бессердечность, а не обыкновенный человеческий сволочизм? Где вы, мои волшебные, мистические мечты, которыми я жил? Даже Иеронимас какой-то не каноничный: странно улыбается, как будто получает удовольствие от наблюдения за моими страданиями.
- Можно попробовать пройти к нам, - задумчиво предложил он, поймав мой взгляд. – Это общежитие для работников НИИ-копай, я там на правах их найденыша. Разумеется, придется лезть через окно и не попадаться никому на глаза, но в остальном все спокойно, помешать может только форс-мажор.
- А на меня не смотрите: перенаселенная квартира, со мной еще двое живут, - вставила Танненбаум и, посмотрев на меня, добавила: - Это люди. Самые обыкновенные.
Я чувствовал неотвратимость беды. Альтернативы были одна страшнее другой, но, подумав, я все-таки определился с тем, какое зло – меньшее.
- Согласен лезть в окно, - решился я, и голос предательски дрогнул.
Иеронимас наклонил голову, изобразив, будто польщен.
- Полагаю, детали мы уладили, - сказал он. – Стало быть, сделка заключена?
- Да, - с трудом произнес я. А в голове крутилась насмешливая мысль: «Это сделка с силами зла!»
- А как нам к Вам обращаться? Мы же до сих пор не знаем Вашего имени, - заметила Танненбаум.
Ее слова снова били по самому больному месту. Но рассказывать всю правду я решительно не хотел.
- Да у нас это и не принято, - сказал я. – Но если хотите – можете называть меня… Фрей.
Боже, что я несу? Я же ненавижу это имя едва ли не больше, чем того, кто мне его дал!.. Почему в голове всплыло именно оно?.. Все-таки подсознание – штука не только непонятная, но и временами жестокая. Менять что-то уже невежливо, и теперь я обречен постоянно слышать это мерзкое имя… Я почувствовал, что начинаю покрываться холодным потом.
- Тогда и ты зови нас по имени, а то слишком длинно выходит, - все с той же невозмутимой улыбкой сказала Танненбаум. – Мы не из тех, кому нужен бессмысленный официоз.
Незамыслова и Иеронимас кивнули.
- Хорошо… Эгле, - выдавил я.
Казалось бы – всего лишь рукопожатие в знак заключения сделки. Но до чего это было неприятно!.. Как будто мне пришлось погладить змею. Было страшно, в чем-то противно… Боже, ну неужели я этого хотел, а?..
Общежитие оказалось старым и ветхим зданием. Было бы глупо ожидать что-то другое здесь, в Поживецке – городе торгашей и пьяниц. Нам предстояло карабкаться по стене, опираясь сначала на цоколь, потом на отлив окна в холе (тут нужна особенная осторожность!), потом перебраться на навес над входом, а оттуда влезать уже в окно на втором этаже. Ребята там, вроде как, уже привыкли… Одно слово – общежитие.
- Сможешь? – без особого интереса спросил Иеронимас.
- А что, есть выбор? – я попытался усмехнуться.
- Выбор есть всегда.
От упоминания альтернатив к горлу подкатился комок.
- Я не в том состоянии, чтобы считать выбором ночевку в парке, сэр…
Не успев договорить, я осекся. Таутвидас сказал, что отзывается на короткое «Тау», и это не фамильярность, а экономия времени и нервов. И теперь всякий раз, когда я избегал этого обращения, он впивался в меня таким ледяным взглядом, что хотелось повеситься. Дрессирует, понял я.
Аттракцион «почувствуй себя скалолазом» был для меня не в новинку, так что особых трудностей не возникло. А вот в комнате Тау нас ждал сюрприз.
Сюрпризом были двое парней с раскладушками.
- У нас тараканов травят, - сообщили они. – Тау… Ты же все равно один в комнате живешь…
- Вообще-то, я привел гостя, - заметил Иеронимас.
- Гости приходят и уходят, а соседей надо выручать – мы-то отсюда никуда не денемся!
Обезоруживающая честность. У меня появилось смутное предчувствие надвигающейся беды. Тау на секунду задумался, а потом кивком позвал меня в коридор.
- Четвертый тут не поместится даже на полу. Если выгоню их – нарвусь на неприятности. А у тебя по-прежнему есть Рори. Думаю, мое решение очевидно, - разумно заключил бессердечный.
Я был вынужден сдаться.
- Хорошо… Понял…
В очередной раз осознав тщетность сущего, я уже поплелся обратно, к комнате над навесом, когда Тау ухватил меня за рукав.
- Подожди. Сначала переоденься во что-нибудь попроще. Тут район не очень хороший, даже Странник вряд ли сумеет себя защитить.
- А? – я с трудом подобрал челюсть. Это что – проявление бескорыстной заботы?..
- В таком виде ты привлекаешь внимание, - спокойно пояснил Тау. – Рори взыщет с меня, если пострадаешь по моему недосмотру – ты ей целым нужен. Одежда найдется.
Мда, надежда исчезла так же быстро, как и появилась. Сволочи эти бессердечные! Просто сволочи!
Мне выдали мешковатый серый свитер, светлые джинсы и широкий шарф – лицо спрятать. Потом добрые люди зачем-то дополнили этот набор пирожками с капустой, яблоком с доморощенной кривоплодки и подробными инструкциями, как найти дом Незамысловых и как вести себя с гопниками разных районов. Общежитие я покинул чуть ли не под аплодисменты (но все так же через окно) – и оказался на прохладной вечерней улице. Спешить было некуда (кто же торопится навстречу своему Ужасу?), и я решил воспользоваться возможностью рассмотреть Поживецк в спокойной обстановке.
Город был явно построен на руинах фабрик: я заметил это еще когда утром был на окраине, а теперь прошлое выдавали кое-как отреставрированные дома старого стиля, перестроенные под самые разные нужды здания цехов и заводов. По-настоящему древнего здесь ничего не было – городу было чуть больше века, и он был все еще молодым и каким-то неотесанным. Впрочем, в его непричесанности была своя необъяснимая прелесть. Здесь не было ни помпезных построек, ни огромных площадей, ни поражающей воображение архитектуры – скромные, уютные улочки, открывающие свою красоту только тем, кто не поленится остановиться и присмотреться. В такие минуты мне всегда хочется быть поэтом или художником – чтобы хоть как-то выразить переполняющие чувства… но к сожалению, природа распорядилась иначе – мне остается только любоваться этим странным городом в тишине.
Когда я понял, что приближаюсь к дому Незамысловых, эйфория от прогулки резко пошла на спад. Я еще раз взвесил все возможности, включая ночь в парке. Вывод был неутешительным – придется идти в дом к исчадью ада.
С дрожью в коленях зашел в темный подъезд кривовато построенной высотки. Потом прокатился в лифте – свет там погас, и в кромешной черноте горел только красный огонек копки. Квартира Незамысловых оказалась на десятом этаже, но ноль рядом с единицей со стены кто-то аккуратно стер – для тех, видимо, кто высоты боится. Долго топтался перед темной мрачной дверью, прислушивался, с трудом заставил себя позвонить. Тут же послышалась возня, голоса. Когда дверь открылась, я уже четко понимал, что стою одной ногой в могиле.
Открыла Рори – на ней была уже другая гавайка (теперь синяя, с крупными и схематичными оранжевыми цветами), а на шее висело кухонное полотенце. Она оглядела меня с ног до головы – и лицо ее вытянулось.
- Внезапно, - пробормотала она.
- Простите… В смысле – прости. В общежитии возникли проблемы.
- Я в курсе. Но Тау предупредил меня два часа назад, и я уже думала, что ты предпочел ночевать на улице. Проходи, - она отступила назад, впустив меня в квартиру. Меня все еще не покидало ощущение, что я попал в логово чудища. Закрыв за мной дверь и указав на уже приготовленные тапки, чудище исчезло в глубине коридора. Ее следующая фраза окончательно убила меня:
- Пап! Помнишь, ты обещал, что будешь танцевать и бить в бубен, когда я приведу в дом мужчину? Время собирать камни!
Буквально через пару секунд Рори снова появилась в коридоре – уже без полотенца, зато в сопровождении строгого мужчины с идеальной осанкой и сединой на висках.
- Это Фрей, Странник, который согласился нас вести, - отрекомендовала Рори. – Фрей, это Тобиас Альбертович, мой отец.
Тобиас Альбертович внимательно оглядел меня сверху вниз и обратно, слегка улыбнулся, будто успокоившись… а потом достал из-за спины бубен, сделал шаг вперед, открывая себе пространство, и изобразил какое-то па из испанских танцев – получилось очень эффектно, но впечатление смазалось из-за очевидной неадекватности.
- Обещал – сделал, - сурово сообщил Незамыслов-старший и несильно щелкнул Рори по лбу – выражение ее от этого не изменилось.
А потом он так же внезапно отложил бубен и обратился ко мне:
- Здравствуйте. Можете звать меня просто Тобиас. Не обижайтесь на ее шутки, пожалуйста. Это у нас семейное. Рад познакомиться, - он пожал мне руку, но я не смог отреагировать вовремя.
- Очень приятно, - пробормотал я спустя секунду.
Незамыслов-старший широко улыбнулся:
- Вот и замечательно. Давайте к столу. Вы, Фрей, вовремя.
Меня затолкали в кухню, где все уже готовилось и шкворчало. У плиты стояла невысокая изящная блондинка и аккуратно переворачивала котлеты в сковородке на ребро. Заметив меня, она тут же оглянулась и приветливо улыбнулась – ее лицо показалось мне совершенно измученным, и усталая улыбка не могла этого скрыть.
- Здравствуйте, господин Странник, - поздоровалась она. – Чувствуйте себя как дома.
Ее взгляд задержался на мне явно дольше, чем следовало. А потом эта женщина – казалось бы, жена и мать! – покраснела, как гимназистка. Ну, все, подумал я. Жди неприятностей.
Однако все обошлось – эта оказалась с сильной волей. Мотнув головой и отогнав наваждение, она переключила внимание на готовку и начала сосредоточенно смотреть на содержимое сковороды. Я надеялся, что она все-таки представится, но что-то на плите требовательно зашипело, и женщина окончательно и забыла обо мне.
Рори, как швейцар, молча забрала у меня рюкзак и куда-то исчезла. В своем доме она, видимо, не могла позволить себе проявлять все бессердечные замашки, которые мне продемонстрировали в «Алкоголе» - ни тени задумчивой вальяжности, каждое движение доведено до автоматизма. Я решительно ничего не понимал и послушно сел, когда мне указали на мое место за накрытым столом. Мне было не по себе: родители Рори выглядели очень уставшими, в глазах у обоих была просто невыразимая тоска, а вся эта бурная жизнь казалась показухой. Но, с другой стороны – как вообще можно жить с бессердечной дочерью? Жестоко, подумал я.
Пока я размышлял, Рори успела вернуться, занять место у плиты, закончить всю готовку и поставить перед каждым по большой тарелке овощей с котлетами. За ужином все улыбались, шутили… но что-то в этом всем было ненастоящее, даже отталкивающее. Особенно настораживала сама Рори: если бы мне кто-нибудь сейчас сказал, что эта улыбающаяся и не в меру активная девушка – бессердечная – ни за что не поверил бы. Во всей этой игре она держалась естественнее всех.
Весь ужин мне задавали вопросы – о моих предыдущих путешествиях, о перемещении в кривом пространстве (оказалось, Тобиас как раз конструирует транспорт для передвижения в Кривизне и интересуется нашими методами). Я отвечал по мере возможностей: большая часть искусства Странников основана на слепой традиции, и истинные механизмы Кривизны для нас понятны только интуитивно – теоретической основы попросту нет. Только волны знаем да методы их расчета – так это и у нас, и у ученых одно и то же. А как объяснить, что в кривом пространстве мы часто ориентируемся по смене цветов, запахов, мельчайшим деталям вроде искажения зрительного образа?.. Мы по стилю работы скорее похожи на специалистов по народным приметам. Понятно, что в Поживецке мало кто знает об этом: Залесье – центр современной России, города здесь связаны между собой настолько, что в кривое пространство выходить попросту ненужно. А Странники нужны на окраинах – там, где связь городов может дать сбой или не налажена вообще. Дальние путешествия жители столиц обычно начинают с того, что перемещаются в окраинные города и ищут представительство. Но для бессердечных, похоже, важны гарантии сразу, наудачу они бы из Поживецка носа не высунули. Я терялся в догадках по поводу их мотивов. Я никак не мог понять, что творится у них в голове, как они думают, что у них за логика. И пока что это было для меня основным вопросом. И вряд ли наша с ними разница в мышлении пойдет на пользу работе. Может быть, я вообще зря во все это ввязался?
Задумавшись, я совершенно забыл, что все эти сомнения у меня буквально на лице написаны. Тобиас внимательно посмотрел на меня, потом решительным жестом выставил на стол бутылку коньяка и четыре бокала. Оглядев всех, он строго спросил:
- Непьющие среди нас есть?
Шестое чувство подсказало мне: быть беде! Но отказывать этому человеку явно не стоит… Я заставил все свои принципы замолчать и выпил первый бокал. Воспоминания о том, что было дальше, у меня крайне смутные. Помню только, что сидел и пил. И чью-то фразу: «Этому больше не наливать».
Я думал о проблеме регресса в дурную бесконечность.
Сквозь сон я слышал чей-то тихий, успокаивающий голос:
- Все хорошо, спи… Я здесь.
Голосу хотелось верить, и я послушно отключился.
Новый день был полон сюрпризов. Начались они с того, что я никак не мог понять, почему так болит голова и почему так трудно открыть глаза. Когда я все-таки смог разлепить веки – меня сразу же ослепил дневной свет. Это ж надо – так долго проспать! Как-то это на меня непохоже. Еще настораживало то, что я решительно не мог вспомнить, как заснул и что было вчера. Голова отчаянно трещала, тело не хотело слушаться. С трудом приподнялся на локтях, осмотрелся – аскетично обставленная комната. Светлые гладкие стены, окно без занавесок, полкомнаты занимает огромный старый чертежный стол. Еще был один стул, два стеллажа с книгами, и один шкаф. Все. Впрочем, нет… еще была кровать, на которой я лежал. А к стене была приставлена собранная раскладушка.
Я судорожно пытался восстановить в памяти события вчерашнего вечера. Помню, что нанялся проводником к троице бессердечных… помню, что решился ночевать у самой странной из них… и помню, что мне налили коньяка. Точно. Я же никогда не пил…
Осталось выяснить одно: в чьей я, черт возьми, кровати?! Только не говорите, что эта маньячка Рори воспользовалась моей беспомощностью?! Благо, одежда была вся та же, что и вечером – только шарф скомкан и валяется там, где только что была моя голова. Но все равно ситуация какая-то странная…
Как бы в ответ на мой вопрос, дверь открылась, и в комнату вошла Рори – в той же чудовищной гавайке, в тех же очках, с тем же фонтаном волос… и с подносом.
- Доброе утро, - поздоровалась она. – Хорошо, что проснулся. Я завтрак принесла.
- Спасибо, - автоматически пробормотал я.
Рори аккуратно поставила поднос на постель – там были подогретые бутерброды и чай. А еще стакан воды и таблетка в упаковке. Заметив мое недоумение, она невинно улыбнулась.
- Полагаю, это тоже нужно? В первый раз так напился?
- Эмм… да.
- Так надо было отказаться.
- А я бы не нарвался на суровый вопрос «Ты меня уважаешь?»? – скептически заметил я.
Рори в ответ развела руками.
- Не спорю, у нас пьющая семья – пить любим и умеем. Но мой папа – культурный человек и никогда не предлагает человеку алкоголь дважды. К тому же, это был очень хороший коньяк десятилетней выдержки. Разве вежливо – не предложить такое гостю?
- Прости…
- Расслабься. Ты доставил мне небольшой дискомфорт только тем, что завалился на мою кровать с криком «Отличное место для валяния такой пьяни, как я!» - и отрубился. Я бы поспала на раскладушке, да ты все время переворачивался на спину, а в таком состоянии это было немного опасно. Пришлось ночью сидеть с тобой и следить. Когда ты успокоился, было уже утро, и я решила не ложиться.
С каждой ее фразой я терялся все больше. Мне было не по себе от сознания того, что она заботилась обо мне. Особенно дикой эта мысль казалась, когда я смотрел на ее лицо с искусственной, формальной улыбкой.
- Как ты можешь говорить о семье, о вежливости, бескорыстно помогать? Разве тебя это волнует?..Ты же бессердечная! – не выдержал я.
Натянутая улыбка Рори тут же исчезла.
- Хочешь правды прямо сейчас? – серьезно спросила она.
- Разумеется! Мы же… мы же будем вместе работать!
Рори на секунду задумалась, потом присела на кровать и задумчиво взяла один бутерброд – поняла, что мне от одного вида еды плохо.
- Ну хорошо. Считай это авансом. Бессердечность – это несколько сложнее, чем все привыкли думать. Скажи, что с тобой будет, если отнять самое дорогое, что у тебя есть? То, что было смыслом твоей жизни? Что ты будешь делать, куда пойдешь?
- Не знаю…
- И это естественно. Лишившись того, чем жил, человек теряется. Или злится. Или отчаивается. Так вот. Каждый из нас потерял что-то важное. Мне вот, например, важнее всего была эта рука, - она продемонстрировала кисть правой руки, и я впервые разглядел что-то странное: прямо в центре ладони, с обеих сторон, будто стигма, отпечатался странный рисунок, по форме похожий на кривоватый завиток. Он был бледным, но достаточно четким. Однажды заметив, я уже не мог не видеть его. По спине пробежались мурашки: это был след искривления прямо на теле человека.
- То же самое с глазами Эгле, - продолжила Рори. – Мы оказались в кривом пространстве, проклиная себя и свои ценности. Никто не может вспомнить, что именно с нами там случилось, но мы теряли именно то, чем больше всего дорожили как художники – отточенную рабочую руку, взгляд, безошибочно выделяющий композицию. Но интересно не это – такое со всяким может случиться, и можно повести себя, как человек: разрыдаться, броситься с крыши… А мы просто подумали – и пошли домой. Мы понимали, что любая бурная реакция – просто глупость. Мы просто хотели жить дальше, ничего больше. Вот только мир вокруг стал видеться как-то иначе. Он утратил яркость. Я стала видеть все как сквозь толстый слой воды. Когда я вернулась, родители рыдали, обнимали меня… А я никак не могла понять: зачем было так волноваться? Ну, пропала бы. Если скучно - родили бы еще одного ребенка, пока не старые. Они-то в порядке. Моя спокойная реакция их почему-то пугала. Все вопросы разрешились, когда к нам приехали люди из НИИ – они зафиксировали активность искривления в нашем доме. Приборы показали, что искривление – в моем теле. Так меня забрали в лаборатории, поставив диагноз: «бессердечность». Или, по-научному, - психологический эффект от контакта с искривлением. То есть, я по-прежнему могу видеть красивый сюжет для картины, но дух от него больше не захватывает. Что бы я ни делала, тех же ощущений, что были раньше, добиться не получается. Я не чувствую привязанностей, влечения, радости, грусти. Зато думаю быстрее и легче принимаю решения. Это и есть бессердечность: мы не монстры и не роботы. А иногда мы даже боимся – когда надо спасать свою шкуру. Как-то не впечатляет, не находишь?
- Как бы сказать…
- Да не стесняйся, говори как есть.
Я не знал, что сказать – не мог придумать даже глупости. Рори терпеливо молчала с минуту, сверля меня взглядом. Потом, видимо, отчаявшись услышать ответ, сказала:
- Странный ты. Ведь изучать нас вроде собирался. Как же можно так откровенно ненавидеть предмет собственных исследований?
Я замялся: ее вопрос задел за живое. Да, все опять из-за моего характера… Ну как тут объяснишь? Тем более – ей?
- Я не ненавижу… просто… я же собирал легенды. Хотел написать работу по исследованию фольклора. Ведь бессердечные – тема новая, неизученная. А уже столько мифов. Это могло бы помочь мне чего-то добиться… А теперь… Это что-то вроде разочарования от столкновения с реальностью: я ожидал чего-то нечеловеческого… и как будто… ошибся.
Рори часто заморгала, на секунду прекратила жевать бутерброд.
- Ты же сам сказал, что тема не изучена. И ожидал, что будет легко? Трудности – показатель того, что ты на правильном, непроторенном пути. Для исследований лучше не придумать – есть очень неплохой шанс на успех. А возможно – и на создание уникального труда. К тому же, мы ведь не рассказываем о себе каждому встречному-поперечному. А тебе несказанно повезло: все это путешествие в твоем распоряжении трое бессердечных, которые дадут тебе любую информацию. Радуйся, идиотик.
Возразить мне было особо нечего. Как ни посмотри – а бессердечная права: я «идиотик». Мне было стыдно смотреть ей в глаза. Она долго смотрела на меня, а потом разочарованно вздохнула:
- Эх… и как такому убогому такое лицо досталось?
Ответа Рори не дождалась – договорив, она снова надела дежурную улыбку, встала и вышла. Мне оставалось только сидеть в компании бутербродов, чая и таблеток и глупо хлопать глазами.
Из коридора донеслось:
- Давай, приводи себя в порядок! Работы – полно!
Да… что ни говори, а я вляпался. По самое некуда. И со всех сторон выходит – что я неправ. Остается одно – попытаться выйти из положения достойно, принять реальность такой, какая она есть… и перестать уже, наконец, быть слабаком из золотой клетки!И да! *Нет!.. Да! Мне вообще ничего не нравится! (с)* Я хочу спросить... *я знаю, тут есть один человек, который мне ответит!..*
сутьЧто было бы лучше: держать свою марку и оставить много разных POV - или ограничиться двумя? Все-таки мы сейчас имеем как раз две противоположности, а те же Эгле и Тау так же сдержанны, как Рори - это может выйти скучновато, если не разбавлять. А может, имеет смысл оставить одного Фрея? ведь неплохо, вроде бы, справляется... в общем, очень надеюсь на совет!
@настроение:
день вырождения - выродилась)
@темы:
Учитель